Сьогодні якось саме привело до опису розвідувального походу ізраїльтян в обіцяну землю і їхній страх та подальше нарікання. Це місце ніби попередило мене, а особливо слова Бога: "скільки іще вони будуть спокушувати Мене, попри всі знамення Мною вчинені?". Скільки за цей час Бог підкріпляв мене заспокійливими знаками! Але я не протримуюсь в стані спокою більше двох днів; і попри те, чомусь вчусь, витісую скрижалі.
А потім був фільм "Шоколад" і в ньому, поміж іншим, майнула думка - вдруге за сьогодні (Бог, взагалі, якусь нову думку повторює мені двічі) -, що "відчуття серця" далеко не завжди є істиною, чи навіть просто правдою. А ще далі слова Ткачева:

— То есть ему в этом стремлении потрудиться необходимо достигнуть какой-то степени бесстрастия?

— Это история Авраама: чтобы Исаак жил, нужно было оказаться готовым его убить. Нужно, чтобы ты долго был бездетен, потом у тебя родился сын, когда ты его уже не ждал, а потом, когда ты уже вообще собрался умирать, тебе сказали: «Возьми сына твоего, единственного твоего, возлюбленного твоего, и веди туда, куда Я тебе скажу. И там принеси его в жертву». И ты пошел. И когда ты поднял нож и уже, в принципе, умер сам, руку твою удержали. А что дальше? Ты, конечно, рад, что сын твой остался жив, но хвалиться уже не будешь: «Это я сделал! Посмотрите, какой я!». Потому что теперь ты уже настолько иной, что для глупого тщеславия в тебе нет ни одного миллиметра. Мы недооцениваем этот момент, но мы — дети Авраамовы. Поэтому если мы трудимся для Бога, то должны трудиться именно так, с этой авраамовой готовностью, вот тогда будет настоящий плод.

— Батюшка, Вы призываете к постоянному проповеданию и сами этому следуете. Но разве для такого проповедника не существует опасности выговориться, опустошиться и сойти на «механику»?

— Опасности существуют, и их много. Конечно, можно просто надоесть слушателям. Они могут просто отравиться красноречием, и тогда простая истина, сказанная без словесных красот, не тронет их, останется вовсе незамеченной. Но все-таки Бог правит миром: иному посылает болезнь, чтобы он отдохнул от проповеди, а люди отдохнули от него. От нас же требуется импульс, задор и стремление работать Господу. Потому что человек должен сгореть до конца, выработаться на 100 процентов, не оставляя немножко для себя, как Анания и Сапфира.

— Но ведь необходимо время для того, чтобы побыть наедине с собой, вслушаться в себя, иначе ты все изнес из себя, а нового не приобрел, просто не успел. Чувствуете ли Вы необходимость в этом уединении, каком-то внутреннем и даже внешнем молчании?

— Да, человек, когда проповедует, отщипывает от сердца, как от буханки хлеба, и раздает эти кусочки разным людям. А потом сердца не остается. Но есть и другая проблема: есть такое обилие того, что нужно сказать, и понимание, что сказать ты успеешь только малую долю. Это все относится к тому внутреннему кошмару, в котором, вообще-то, живет всяк человек: проповедник, врач-хирург, боевой офицер. Всегда существует полное убеждение, что ты не являешься воплощением того, о чем ты говоришь, и что ты виноват во всем, что сказал. Ведь от слов своих оправдишися, от слов своих осудишися (ср.: Мф. 12, 37). Но говорить все-таки нужно, понимаете?

Коли я мала в собі силу і не сумнівалась у Божій в мені присутності, то не боялась відволіктись на щось інше, земне бо була певна, що завжди без проблем повернусь до Нього.
Тепер я боюсь відійти від Нього щоб не загубити нитку

Страх Божий - боязнь завдати болю Тому, Кого любиш, розчарувати, засмутити

Мам, з результатами мрт, була в невропатолога. Відіслали в інст. нейрохерургії. Тато змінився на завтра, але вирішили перенести на понеділок. Підключили йому новий комп. Читаю "Не отпускай меня".